Муза, вдохновляющая поэта - Вершки

Редкий художник, редкий поэт обходится без музы. Муза есть женщина, всепоглощающая страсть к которой вдохновляет поэта на творчество и созидание. Парадоксально: мы сказали “ всепоглощающая страсть”, а это значит, что ни на что другое, кроме как на эту страсть, он не может быть способен. А ведь плодами этой всепоглощающей страсти становятся глобальные, всеохватывающие произведения, выходящие далеко за пределы воплощения в искусстве отношений двух конкретных людей, даже далеко за пределы воплощения отношений мужчины и женщины вообще. Да простит читатель повторы и корявство языка, но нам очень важно подчеркнуть вот эту мысль: идя от частного, сугубо личного, творческий человек приходит к общему, и, что очень важно, надличностному . Это замечательнейшая его способность. В миру распространено неглубокое и превратное представление о взаимоотношениях музы и поэта. Работает привычный стереотип “мама-сын”: взъерошенный и вдохновенный поэт, горбящийся за письменным столом над очередным шедевром, в благородном вдохновении кусая ногти, и приятная заботливая женщина с большой грудью за его спиной, с чашечкою кофе для милого наготове [Сразу оговоримся, что мы ведем речь о поэте, как архетипе, о музе, как архетипе, и письменный стол с кипою шедевров является только частным случаем нашего обобщения]. Так вот, в 9/10 случаев этот стереотип до смешного неверен. Абсолютное чувство, как и абсолютное знание, как всякая абсолютная, предельная вещь, как правило, оборачиваются в несовершенном мире трагедией, катастрофой, крахом. Какова же сущность и в чем трагедия отношений музы и поэта? В тех 9/10 случаев, о которых мы говорили, провидение направляет страсть поэта на женщину пусть страстную, но холодную, безличную и аморальную, с пустою и бездонной душой. Зачем так нужно? Затем, что будучи мужчиной, творцом, воином (а настоящий поэт всегда воин), поэт отчаянно стремится заполнить эту пустоту тем, что у него есть — ведь у него есть так много! Есть неприятный термин “влагалище”, он проясняет ситуацию: ну да, влагалище, вы вкладываете, но навсегда вы туда не вложите. И летят, летят безумные поэты, как мотыльки на свечу, опыляя пустоту, сбрасывая в бездонный и безразличный колодец драгоценнейшие дары свои. Конечно, занятие это безнадежно; и потому оно прекрасно. Все впустую! Отношения творца и музы проходят три этапа. Муза существо постоянное, стационарное, пассивное — все три этапа характеризуются действиями поэта, олицетворяющего активное, творческое, созидательное начало. Первый этап  — путь творца к музе. “Было всякое — / И под окном стояние, / Письма, тряски нервное желе” (Маяковский). Творчески этот этап очень продуктивен. Поэт идет к музе как на войну — верна, хотя и избита, та истина, что любовь есть война. Путь его нельзя уподобить восхождению — он спускается все глубже и глубже. Сколько произведений создается под гнетом разрастающейся, подобно раковой опухоли, страсти! Батюшка Фройд, помнится, писал о сублимации; он вообще был ужасный пошляк, батюшка Фройд, но в этом что-то есть. Этап второй  — выражаясь помпезно (а мы любим помпезно выражаться в позорное время рекламных слоганов и фильма “Брат-2”), второй этап, помпезно выражаясь — слияние поэта и музы. Слияние физическое, духовное, и т. д., и т. п., etc., etc. Краткий миг обоюдного счастья; краткий и обманчивый. Свет тонет в темноте; дух поглощает пустота. Благородство бессильно перед лицом вероломства. Налицо кульминация той трагедии, катастрофы, того краха, о котором мы писали выше. Причем это трагедия не только поэта, но и самой музы, в такой же, а иногда и в большей степени, ибо в ней просыпается индуцированное мужским духом созидания стремление стать тем, кем она изначально, по определению, не может стать. Творческая активность поэта на этом этапе как никогда неровна и неуправляема. Впрочем, она в принципе не может быть управляемой, творческая активность: бежал через мосток, ухватил кленовый листок… Иногда на втором этапе все и заканчивается, то есть не заканчивается сам второй этап. Напряженная и мучительная борьба может длиться бесконечно. “Глаз молчит, золотистый и карий, / Горла тонкие ищут персты: / Подойди. Подползи. Я ударю — / И, как кошка, ощеришься ты” (Блок). Снова-таки, борьба эта прекрасна именно в силу своей безнадежности. В ней есть человеческое; это — одна из высших похвал любому действию. Бывают случаи, когда муза пожирает поэта. Тогда он умирает, как поэт, иногда продолжая жить, просто как особь мужского пола. Очень редко поэт подчиняет себе музу, как более сильная личность, но, невольно каламбуря, насилие здесь бессильно, речь идет только о временной передышке. Чаще всего от второго этапа переходят к третьему. Третий этап  — долгий и тяжелый путь поэта прочь. “Пой же, пой. В роковом размахе / Этих рук роковая беда. / Только знаешь, пошли их на хуй — / Не умру я, мой друг, никогда” (Есенин). Не всякий, пусть самый великий поэт, способен уйти с достоинством. Быстро погрязающему в своих непомерно разросшихся чувствах, в соплях, индульгирующему, ему не всегда хватает волевой твердости абсолютного воина. Этим объясняется уязвимость поэта как мужского типа. Вместо того, чтобы черпать новые силы, новую энергию, в своей трагедии, он, бывает, раскисает самым непристойным образом. Но даже раскисший, создает самые глубокие свои произведения. Самое недостойное, что может он сделать на этом этапе — начать обвинять во всем (а в чем — во всем?) музу свою, которая такой же инструмент провидения, как и он, и которую он должен благодарить за ценнейший прецедент ее существования в его поэтической судьбе. “Море уходит вспять. / Море уходит спать. / Как говорят, инцидент исперчен. / Любовная лодка разбилась о быт. / С тобой мы в расчете, и не к чему перечень / Взаимных болей, бед и обид” . Это снова Маяковский. Лиля Брик, если рассуждать в обыденных терминах, была просто шалава, однако он ничем не упрекнул ее. И в этом тоже был велик. Подведем итог. Вводя хронологию, что ли, в такой деликатнейшей сфере, как та, которую мы осмелились затронуть, мы действовали грубо и топорно. Впрочем, мы давно предупреждали о том, что будем ходить с топором по грибы. В какой-то степени здесь сказано то, о чем мы хотели сказать. Вот и ладненько. Товарищи поэты! Помните: первым делом, первым делом самолеты. Лично